Читать книгу - "Нечистая сила [= У последней черты] - Валентин Пикуль"

Ванечка сообщил Белецкому, что Питирим на днях выезжает в Ставку – везет речь, которую и произнесет царю, о том, что лучше Штюрмера еще не бывало человека на свете. Белецкий распорядился, чтобы для Питирима и его «жены» дали отдельный вагон, назначил жандармов для сопровождения владыки. Через несколько дней Манасевич-Мануйлов известил его по телефону:

– Все в порядке! Смена премьера произойдет по возвращении государя из Ставки в Царское Село…

Белецкий поехал на Моховую – к Горемыкиным, чтобы пронюхать обстановку, и Горемыкин сказал, что недавно видел государя:

– И он меня так лобызал, так он меня лобызал…

Ну, если царь кого лобызал, тому – крышка!

* * *

«Мой родной, – писала царица мужу, – опять тепло и идет снег. Сегодня именины нашего Друга. Я рада, что благодаря принятым мерам все в Москве и Петрограде прошло спокойно и забастовщики вели себя прилично (здесь она намекала мужу на кровавый „юбилей 9 января“). Слава богу, видна разница между Белецким и Джунковским…» Николай II заранее предупредил ее, что назначение Штюрмера произведет в стране впечатление «громового удара». Она утешала его, что поболтают, а потом привыкнут к немецкой фамилии. Распутин вообще был против изменения «Штюрмера» на «Панина»:

– Что брито, что стрижено – какая разница? А старикашка ничего. Мы с ним поцеловались… Он даже заплакал.

На радостях, что все так хорошо, Распутин принес со своего стола бутылку мадеры. Из кармана затхлых штанов он извлек сильно измятый ландыш и сунул его в руку императрицы.

– Вот, понюхай… – К ландышу он приложил корку черствого хлеба. – А это – папашке! Перешли с мадерцей и корочку, чтобы закусил, когда выпьет. Я энти предметы благословил…

С выражением восторженного благолепия Алиса и Вырубова приложились к бутылке, сделав из нее по глоточку, будто это святое причастие. Царица захлопнула бутыль пробкой: срочно – в Ставку! «…Вылей в стакан, – наказывала она мужу, – и выпей разом за Его здоровье. Ландыш и корочка также от Него, мой милый ангел. Говорят, у Него перебывала масса народу, и Он был прекрасен». Телеграф Ставки отстучал решительный и мужественный ответ самодержца: «Я выпил вино прямо из бутылки за Его здоровье и благополучие. Выпил все – до последней капли» (через горлышко; жаль, что при этом он не стоял в подворотне!). Штюрмер заступил на пост премьера 20 января 1916 года. Белецкий не ошибся в своих догадках – Штюрмер сразу вызвал Степана к себе, обласкал, как мог, и просил держать его в курсе относительно всех дел «хвостовщины».

– Хвостов слишком молод… мальчишка! Кстати, – спросил он, – а сколько вы дали вступных Распутину и Осипенке?

Белецкий сознался: Гришке побольше, Осипенке поменьше.

– Дайте им от моего имени еще по две тысячи! («Ой как жидко для них», – подумал Степан.) А теперь я хотел бы сделать что-либо приятное моему другу и сподвижнику Манасевичу-Мануйлову. Это такой удивительный человек, что от денег отказывается…

– ?

– Да, – разливался Штюрмер, – Манасевич вместо денег желал бы ведать моей премьерской канцелярией…

Ванечка уже полностью покорил Осипенко своим апломбом и знанием парижской кухни, а Питирим, угождая капризам своей «жены», даже не подозревал, что отныне исполняет волю Манасевича. Одной канцелярии Штюрмера ему показалось мало – он смело вторгся в дела Распутина, решив придать им некоторый оттенок государственности. На Гороховой появились аксессуары бюрократизма – пишущая машинка и кудрявая машинистка. Сунув отогнутый палец в кармашек жилета, Ванечка с важным видом статс-секретаря империи диктовал бумаги, угодные Штюрмеру и Питириму (точнее – самому Ванечке!), после чего тексты попадали в спальню Распутина, вверху каждой бумаги Гришка ставил знак «+». Он называл это «крестом Иисусовым», а Ванечка, как материалист, именовал «плюсом». Проплюсованные бумаги Нюрка тащила в автомобиль, который доставлял их в Царское Село, оттуда курьеры везли их дальше – в Ставку…

Распутину канцелярщина пришлась по вкусу.

– Мусолиться не надо. Крест поставил – и гуляй себе…

В один из дней Ванечка конфиденциально сообщил Белецкому, что «Штюрмер не считает А. Н. Хвостова отвечающим занимаемому им положению министра и с каждым днем убеждается в необходимости… сосредоточить, по примеру Столыпина, в своих руках и власть министра внутренних дел». Теперь Белецкому, чтобы добыть престол министра, надо валить в могилу не только Хвостова, но и… Штюрмера? «Сын народа» уже сточил себе зубы, яростно подгрызая ножки кресла, в котором нежился его тучный визирь…. Сейчас, как никогда, Белецкому был нужен крупный просчет Хвостова! В «желтом доме» на Фонтанке уже вскипали, булькая зловонными пузырями, такие поганые помои, от которых даже свинья бы отвернулась.

* * *

Горемыкин исправно демонстрировал свое геройское равнодушие к делам на фронте: «Война меня не касается», – всюду вещал он… Штюрмер, напротив, из кожи лез вон, дабы убедить окружающих, как ему близки страдания воюющей Родины. На военных совещаниях он, словно гимназист на уроке, тянул руку: «Позвольте и мне высказать свое мнение?» Поливанов с презрением разрешал: «Пожалуйста! Один ум хорошо, а полтора еще лучше…» Штюрмер был явный германофил (не вынужденный, как Дурново, а убежденный, как Витте), о чем в Берлине хорошо знали. Возвышение его кайзер расценил правильно – как предлог для переговоров о мире.[21]

Первое, что сделал Штюрмер, заняв высокий пост, это… посеял секретные коды, а потом долго скрывал их пропажу. Факт ужасающий – русская армия, русский флот и русская дипломатия продолжали пользоваться шифрами, местонахождение которых было неизвестно. Потом Штюрмер начал перепахивать завалы бумаг на своем рабочем столе. «Помню, коды вот тут лежали… Лидочка, ты не брала их?» Никитина с возмущением отвернулась. Я не поручусь за Штюрмера, не поручусь и за эту фрейлину с накрашенными губами. Как бы то ни было, а дело спроворено. Кем – не знаю! А смена кодов даже в мирное время обходится государству в бешеные суммы…

После истории с отравлением кошек Хвостов уже не доверялся Белецкому, решил действовать без него и вспомнил:

– Боже праведный, а ведь я совсем забыл об Илиодоре! – Он вызвал в кабинет секретаря Яблонского. – Мне нужен заграничный адрес Сергея Труфанова и… Борька Ржевский.

Разговор прервал телефонный звонок от Штюрмера:

– Передаю вам, Алексей Николаич, волю ея величества – отныне Распутина следует охранять как высочайшую особу…

Хвостов, повесив трубку, сболтнул Яблонскому:

– Эту «высочайшую особу» я сейчас ухайдакаю…

В ближайшее свидание с министром царица напомнила ему, что Распутина следует беречь «как особу императорской фамилии». Желтые рысьи глазки Хвостова блеснули юмором.